Из художников-иллюстраторов журнала должны быть названы А. П. Боголюбов, Л. Ф. Лагорио, Н. Н. Каразин, Г. Бролинг, А. К. Беггров. Отделом иллюстраций в 1885-1887 гг. заведовал Л. Е. Дмитриев-Кавказский, а с 1887 г. К. О. Брож. Текст в первые годы служил исключительно разъяснению иллюстраций. Впоследствии была введена беллетристика, которая в 1889 г. выделена в особый журнал "Труд", выходящий два раза в месяц. В настоящее время беллетристические произведения появляются и на страницах "В. Иллюстрации". Гоппе Герман Дмитриевич - родился в 1836 г. в Вестфалии, приехал в 1861 г. в Петербург и служил у Вольфа и Дюфура, умер в 1885 г. С 1866 г. началась издательская деятельность Гоппе. В 1867 г. стал выходить известный "Всеобщий Календарь" и периодическое издание: "Моды и Новости", переименованные вскоре в "Модный Свет" (1868 - 83). Успех этих изданий побудил Гоппе к изданию "Всемирной Иллюстрации", по типу подобных заграничных журналов (1869 - 98). В 1879 - 83 годы Гоппе издавал еженедельный журнал "Огонек". В 1883 г. с "Модным Светом" слился "Модный Магазин". Им роскошно изданы: "Альбом в память юбилея Петра Великого", "Коронационный" (1883), "Русских Сказок" и др. Гоппе способствовал развитию у нас типографской техники и ксилографии. П. Рос-в.

Из многочисленных картин А.Н. Новоскольцева можно выделить "После маскарада", "Уголок Венеции", "Исповедь", "Светлана", "Смерть митрополита Филиппа", "Опричники", написанные сочно, эмоционально, с мастерским цветовым решением. За картину "Смерть митрополита Филиппа" художнику было присвоено звание академика исторической живописи. Вел А.Н. Новоскольцев и преподавательскую деятельность, готовя будущих художников в Академии и школе барона Штиглица.

С 1859 по 1873 г. Зичи был придворным живописцем и в это время исполнил множество рисунков, изображающих различные происшествия придворной жизни, сцены императорской охоты, карикатуры на людей, близких ко двору (находятся по большей части в императорских дворцах и альбомах высочайших особ). Им воспроизведены в акварелях главные эпизоды коронования императора Александра II , за которые он получил звание академика. В 1874 г. Зичи уехал в Париж, где написал картину "Австрийская императрица Елизавета возлагает венок на гроб Деака", и помещал рисунки в иллюстрированных изданиях. С 1880 г. Зичи опять в России и трудится в качестве рисовальщика-хроникера церемоний, развлечений и семейных событий высочайшего двора. Из его произведений выдаются еще рисунки: "Мессия и Лютер в Вартбурге", "Человек между разумностью и глупостью", "Еврейские мученики", "Флорентийская оргия", "Смерть царя Кандавла", "Земля еси и в землю возвратишься", "Тамара и Демон" (на поэму Лермонтова ), "Ростовщик", "Бернард Палисси", "Последние минуты Вертера", "Проект театрального занавеса для Аничковского дворца". Произведения Зичи находятся в музее Александра III и в Третьяковской галерее.

Единственный, кто в училище не мог нарадоваться на юного Клодта, бы Иван Трофимович Хруцкий, преподававший в Горном корпусе рисование. С его напутствием Михаил Клодт в 1851 году поступил в Академию художеств, в класс профессор М.Н. Воробьева, преподававшего ландшафтную живопись. В Академии юноша занимался весьма усердно, и в 1853 году за одну из своих ученических работ удостоился серебряной медали второй степени, став стипендиатом Общества поощрения художников. Как свидетельствует в своей книге – летописи жизни рода Клодтов – Г.А. Клодт, Михаил Константинович «...обратился в Общество с письмом, в котором отказывался от содержания, поскольку, как он считал, есть более нуждающиеся в этом». Пособие его передали одному из двух братьев Крейтанов. Комитет Общества поощрения «изъявил ему письменно благодарность за благородный поступок»… В 1855 году Клодт получает уже серебряную медаль первой степени. А через два года молодой художник награждается Академией золотой медалью второй степени за картин Вид на острове Валааме. Картина была выставлена на академической выставке 1857 года и имела большой успех. И, наконец, как апофеоз, в 1858 году М.К. Клодт за картин Вид в имении Загезаль близ Риги аграждается большой золотой медалью первой степени и правом на заграничную командировку сроком на три года В Париже Михаил Константинович встретился со своим двоюродным братом Михаилом Петровичем Клодтом, и братья отправились в Бретань. Но и французская природа, так же как и швейцарская, Михаила Константиновича не вдохновила. А Михаил Петрович писал и писал без остановок – все, что только попадалось ему на глаза – и рыбу в корзинах, и лодки на берегу, и баркасы в море… Вскоре братья перебираются в Нормандию, где Михаил Петрович продолжил заполнять свои альбомы множеством рисунков, а Михаил Константинович — хандрить. Даже знакомство с известными французскими художниками &ndash Коро, Добиньи и Руссо – не добавило Михаилу Константиновичу бодрости. И вот в 1860 году Михаил Константинович, окончательно измаявшись, обращается в Академию художеств с письмом-прошением: «Прошу разрешения вернуться в Россию, чтобы заняться в остальное пенсионерское время исполнением видов с натуры по России». Отказ Михаила Константиновича от заграничного пенсионерства, или, как бы сейчас сказали, от заграничного гранта, – был поступок по тем временам необычный. В январе 1861 года М.К. Клодт возвращается в Россию. Но уже не «горькая» чужбина, а горькая любовь помешала М.К. Клодту всецело отдаться творчеству. Летом 1861 года Михаил Константинович познакомился с Елизаветой Михайловной Станюкович, сестрой будущего известного писателя Константина Михайловича Станюковича. И так-то вечно хмурый и нелюдимый, с приходом любовных переживаний М.К. Клодт и вовсе замкнулся в себе. Елизавета Михайловна отказала Михаилу Константиновичу, и он «рухнул в пропасть». И опять родным М.К. Клодта пришлось переживать весьма неприятные минуты, но трагической развязки не последовало, и Клодт женился на Лизе Владимирцовой, которую как раз его семья и прочила ему в жены. Наконец он приступил к работе и по заграничным впечатлениям написал картин Баркасы на берегу во время отлива. Бретань Вид в долине реки Аа в Лифлянди и очной вид в Нормандии. Рыбаки. Все эти работы были тщательные по исполнению, но были написаны в духе холодного академизма в сочетании с романтическими мотивами. Впрочем, работы молодого художника Академию вполне устроили, и в 1862 году Михаил Константинович получил звание академика; также Академия продлила ему срок пенсионерства еще на один год. В дальнейшем абсолютно все полотна художника были посвящены изображению родной природы.Летом 1863 года М.К. Клодт и его жена были приглашены погостить в Мценский уезд Орловской губернии. Работая в Орловской, а затем Тульской и Смоленской губерниях, М.К. Клодт создает один за другим свои чисто российские пейзажи Большая дорога осенью 1863) Дубовая роща 1863) Вид в Орловской губернии 1864) и другие. И эти «отечественные» картины, в отличие от «заграничных», пишутся уже не безразлично, а от всей души и для души. Картин Дубовая роща кспонировалась на пейзажной выставке в Москве, в Румянцевском музее. Михаил Константинович тщательнейшим образом прорабатывал каждую деталь картины, добиваясь скрупулезной точности. В «Большой дороге осенью», к примеру, виден буквально каждый листочек, каждая травинка. В 1864 году за картину Вид в Орловской губернии он получил звание профессора – «за особенное искусство и познания в художествах». Теперь художник имел право на преподавание в Академии, что могло бы существенно улучшить его материальное положение. Но штатной должности для него в то время не нашлось В 1865 году живописец пережил последовавшие одна за другой смерть жены и матери, и весной 1866 года снова уехал на Орловщину. По возвращении в Петербург М.К. Клодт первым делом отправился к своей первой любви – Елизавете Михайловне Станюкович – и снова сделал ей предложение. И она… согласилась К концу 1860-х годов живописный талант М.К. Клодта достиг зрелости. В обзоре Академической выставки 1867 года В.В. Стасов писал: «Клодт, на мой глаз, – один из самых характерных наших пейзажистов. Его упрекают иногда в некоторой сухости, щепетильной мелочности, слишком рабском подражании натуре, но мне кажется, уже лучше это, чем размашистая ложь и фантастические выдумки большинства наших пейзажистов. Не знаю, что можно сравнить с его Осенью, а потом и с Закатом солнца, выставленных на нынешней выставке. Все это очень и очень далеко от Соррентов, видов на Черное море и т. п., которыми обыкновенно нас потчуют ландшафтные живописцы. И слава Богу! Клодт ищет только схватить русскую природу во всей ее неказистости, без всякой претензии на парад и золотом шитый мундир, без чего другие пейзажисты не представляют себе природу. Но зато сколько истинного, глубокого наслаждения приносят его правдивые картины».

Девятнадцатилетним юношей Батони переезжает в Рим и остается здесь до конца своей жизни. Вначале, на очень короткий срок, он становится учеником Агостино Мазуччи и Себастьяно Конка. Но вскоре Батони встает на путь самостоятельных занятий, пристально изучая и копируя картины Рафаэля и Аннибале Карраччи, а также неустанно зарисовывая античные статуи, наполнявшие тогдашний Рим. Эти рисунки стали хорошей школой для мастера. Уже к началу 1730-х годов относятся первые произведения и в общих чертах оформляется стиль Батони, который на протяжении последующих десятилетий лишь так или иначе модифицировался в соответствии с изменением художественных привязанностей мастера. Судьба Батони сложилась удачно. Успех сопутствовал ему в Риме. Он не имел недостатка в заказах на алтарные образы и аллегорические картины. Слава портретиста привлекала в его мастерскую высшую аристократическую знать. Искусство Батони не знало конфликтов с общественным вкусом и находило неизменное признание у современников.

Но вскоре при родах умерла мать Лиды, отсюда мотив сиротства, повторяющийся у нее из книги в книгу. Всю свою любовь девочка перенесла на отца. Возможно, это помогло им обоим перенести тяжкую потерю. Но однажды все переменилось. Отец женился второй раз, в дом Лиды вошла чужая женщина. Отношения с мачехой у девочки настолько не сложились, что Лида несколько раз убегала из дома. Несхожесть с другими детьми ее возраста проявилась у девочки довольно рано. Уже в 10 лет будущая писательница сочиняла стихи, а в 15 лет взяла за привычку вести дневник, записи которого частично сохранились. К этому времени она уже сознавала свое отличие от других и мучилась этим. "Почему я переживаю все острее и болезненней, чем другие? Почему у других не бывает таких странных мечтаний, какие бывают у меня? Почему другие живут, не зная тех ужасных волнений, которые переживаю я?" - писала она в дневнике. Волнения эти не были плодом болезненного детского воображения. Лишившись матери, Лида горячо, почти фанатично любила своего отца, и долго не могла примириться с его вторым браком и приходом ненавистной мачехи. Тогда и было решено отвезти дочь в Петербург в Павловский женский институт. В то время семья жила в Шлиссельбурге, этого требовала военная служба отца. Дорогу Лида не помнила, но зато в памяти навсегда осталось тяжелое воспоминание от первой встречи с обстановкой института, который жил по строгим, раз и навсегда установленным правилам. Для живого впечатлительного ребенка институт показался казармой, тюрьмой, в которой ей предстояло теперь жить. Суровая дисциплина, постоянная зубрёжка, скудная еда, грубая одежда - всё поначалу отталкивало и возмущало её. Но со временем отношение изменилось. Лидия Алексеевна признавалась впоследствии, что годы учёбы многое ей дали. Она стала спокойнее, терпимее, сдержаннее, увлеклась чтением и даже сочинительством. Семь лет (1886-1893) провела Лидия в Павловском институте благородных девиц; впечатления институтской жизни стали материалом для ее будущих книг. Весной 1893 года Лидия окончила с медалью институт, но в семью она не вернулась, хотя и простила отца за его вторичный брак. Темпераментная, обаятельная девушка привлекала к себе внимание. Блестящий офицер Борис Чурилов был околдован ею. Он сделал Лидии предложение, и девушка согласилась стать его женой. Так восемнадцатилетняя Воронова стала Чуриловой. Но и здесь ее постигла неудача. Брак был недолгим, почти мимолётным. Офицер отбыл на место службы в Сибирь, а молодая женщина с крохотным ребенком на руках осталась одна. Лидия не захотела уехать к отцу и мачехе, материально зависеть от отца. Она выбрала другой путь. Возвращаться под родительский кров Лидия Алексеевна не хотела вовсе не из-за мачехи. К тому времени "непримиримые враги" не только примирились, но горячо полюбили друг друга. Ещё во время учёбы в Павловском институте Лида заболела оспой, и если бы не самоотверженная забота мачехи, которая оставила мужа и маленьких детей, чтобы ухаживать за падчерицей, девочка не выжила бы. После такого случая о вражде не могло быть и речи. И всё же в родной дом Лидия Алексеевна не вернулась, её влекла самостоятельная жизнь. Оставшись в Петербурге, Чарская поступает на Драматические курсы при Императорском театральном училище. Яркая внешность, импульсивность, темперамент делали ее заметной на курсе. Еще на вступительных экзаменах преподаватели заметили эту девушку, что помогло ей безо всякой протекции выдержать конкурс. После окончания курсов в 1898 году Лидию Алексеевну принимают на единственное вакантное женское место в Санкт-Петербургский Александринский Императорский театр, в котором она прослужила до 1924 года. Именно там, на сценических подмостках, родился псевдоним "Чарская". Какой смысл вложила в это звучное слово Лидия Алексеевна, нам не известно. Но можно предположить, что оно родилось по аналогии со словами "чары", "очарованье", "колдовство". А возможно, псевдоним был взят из "Египетских ночей" Пушкина, там главный герой носит эту фамилию. Кто знал актрису Чарскую? Почти никто. Театральная жизнь складывалась не блестяще: Чарская играла характерные роли субреток или старух, а мечтала о Катерине в "Грозе" или Луизе Миллер в "Разбойниках", роли ей доставались второстепенные, эпизодические, жалованье тоже было невелико. Знаменитой она стала совсем в другом. Чарская была страстно увлечена сочинительством, и этим псевдонимом она подписывает свои первые книги. Толчком к литературному творчеству послужило стеснение в средствах. Ведь у нее рос сын, а помощи ждать было неоткуда. И тогда она попыталась написать свое первое произведение. Занятие литературой, к удивлению Лидии Алексеевны, оказалось легким и приятным. И она отдалась ему всецело, хотя продолжала работать в театре. Чарская обнаружила, что пишется ей легко и свободно. Однажды она призналась: "Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасываю одну страницу за другой". Институтка Первая же повесть "Записки институтки", родившаяся в 1901 году из ее институтских дневников, принесла ей громкую славу. В то время в Петербурге товариществом М.О. Вольф издавался еженедельный журнал "Задушевное слово" для детей младшего и среднего возраста. Никому не известная, но яркая, искренняя и занимательная писательница стала ведущей писательницей этого журнала. С тех пор повести Чарской появлялись в этом журнале постоянно, принося автору небывалую славу. Они были невероятно популярны среди детей и юношества в дореволюционной России. Из-под ее пера произведения выходили одно за другим. Ее известность достигла европейских стран. Переведенная на немецкий, английский, французский, чешский языки, она вошла в каждую семью, где росли дети. Молодежь зачитывалась ее произведениями, восторженно встречая новые книги. Чарская была кумиром подростков, особенно девочек. Сотни и тысячи писем шли к ней в Петербург, в дом на Разъезжей улице. Критики начала века не вникали в природу столь внезапного успеха на литературном поприще молодой актрисы. Они считали ее дилетанткой, взявшейся случайно за перо. Когда стало ясно, что Чарская не останется автором одной книги, ее представили хитроумной дамой, которая, потакая вкусам подростков, печет свои повести как пирожки, наживая огромные капиталы. Чарская стала буквально властительницей дум нескольких поколений русских детей. Особенным успехом пользовалась ее повесть "Княжна Джаваха" (1903). Тысячи поклонниц этой книги приходили к Новодевичьему монастырю, чтобы поклониться могиле Нины, уверенные, что это не вымышленная героиня. "Памяти Нины Джаваха" посвятила стихотворение М. Цветаева в первой своей книжке "Вечерний альбом". Семье Джаваха посвящено несколько повестей Чарской: "Княжна Джаваха" (1903), "Вторая Нина" (1909), "Джаваховское гнездо" (1912). Кроме того, память о рано умершей грузинской княжне снова и снова возникает в других произведениях Чарской. Ошеломляющий успех вовсе не вскружил голову Лидии Алексеевны. Она по-прежнему считала своим призванием не литературу, а театр. Старательно играла второстепенные роли. Кроме того, основной доход книги приносили издателям, а не автору. За переиздания Чарской вовсе ничего не платили. Ее первый муж погиб на германском фронте, остался сын-подросток. Богатых родственников не было, надеяться она могла лишь на себя, на свой талант и трудолюбие. Мы почти ничего не знаем о том, как Лидия Алексеевна пережила эти страшные годы, но главное известно: она разделила судьбу своих маленьких читателей. Голод, нищета, унижения - все было. Любимыми темами писательницы были приключения брошенных, потерянных или похищенных детей - "Сибирочка" (1908), "Лесовичка" (1912), "Щелчок" (1912), и жизнь воспитанниц закрытых институтов ("Записки институтки" (1902), "Княжна Джаваха" (1903), "Люда Влассовская" (1904), "Белые пелеринки" (1906), "Вторая Нина" (1909), "За что?" (1909), "Большой Джон" (1910), "На всю жизнь" (1911), "Цель достигнута" (1911), "Юность Лиды Воронской" (1912), "Гимназистки", "Записки сиротки", "Приютки", "Волшебная сказка" и другие). Эти и другие книги были очень увлекательным чтением, хотя имели ряд существенных недостатков (однообразие сюжетов, языковые штампы и безвкусица, чрезмерная сентиментальность). В повестях Чарской всегда счастливый конец, их герои очень добры, честны, отзывчивы, много плачут, произносят громкие слова, пылко проявляют свои чувства. Критики практически в один голос ругали эти произведения писательницы. Так К.И. Чуковский считал, что изображаемый Чарской институт "есть гнездилище мерзости, застенок для калеченья детской души". Критиков раздражала экзальтированность героинь Чарской. Однако они забывали о специфической среде, в которой они находились. Эти книги показывают жизнь, ограниченную одной площадкой, достаточно глухими стенами - закрытого женского учебного заведения. Так полно об этой жизни Чарская сказала первая, и читателю открылось то, чего он совсем не предполагал. Грубая одежда, скудная пища, строгий распорядок дня, дортуар, в котором размещалось сорок детей, и девочка, попавшая сюда из дома, далеко не сразу могла принять обычаи и традиции, навсегда установившиеся здесь. Но девочки в начале ХХ века зачитывались этими историями, бредили институтками… О чем она писала? О доброте, любви к ближнему, состраданию, самоотверженности, отзывчивости. Ее герои - люди разных сословий. Это и дворяне, обучающие своих детей в привилегированных учебных заведениях; и служащие, живущие на вознаграждение за свой труд; и нищие, которые мечтают о куске хлеба. Но всех их объединяет человеколюбие, желание отозваться на чужую боль, бескорыстие - те человеческие качества, дефицит которых особенно сильно ощущается в наше время. Герои книг Чарской, обычно, много страдают и бывают одиноки, их подстерегают опасности. Повести заставляют детей сопереживать героям, вызывают добрые чувства, учат не отворачиваться от страданий и в любой ситуации оставаться честным. Во всех книгах Лидии Чарской заметна воспитательная, нравоучительная цель. Другое очень важное для Чарской качество - умение терпеть несправедливости и непреклонная вера в то, что рано или поздно злые силы потерпят поражение, а добро победит. Героев Чарской ни при каких обстоятельствах нельзя заставить совершить дурной поступок, они бескорыстны и справедливы, терпеливы и добры. В конечном счете побеждают они, их душевная красота и обаяние. Чарскую постоянно упрекали за счастливые финалы, вернее, за последнюю счастливую страницу в ее книгах, но радостные финалы, безусловно, были заслуженны в глазах юного читателя. Хотя творчество Чарской было обращено к детской и юношеской аудитории, Чарская писала не только для детей. Но "взрослые" ее книги, думается, были случайными. Она известна как автор исторических повестей: "Смелая жизнь" (1905), о "кавалерист-девице" Н.А. Дуровой, "Газават" (1906) о событиях Кавказской войны 1817-1864 годов, "Грозная дружина" о походе Ермака и покорении Сибири; "Желанный царь" о событиях Смутного времени, предшествующих воцарению юного Михаила Романова, а также "Паж цесаревны", "Царский гнев", "Евфимия Старицкая", "Так велела царица". Одним из самых значительных ее произведений стала небольшая публицистическая книжка в полтора десятка страниц, вышедшая в 1909 году, - "Профанация стыда", книжка в защиту детей от взрослых, резко и страстно осуждающая применение телесных наказаний в учебных заведениях дореволюционной России. В этой книжке запечатлены все лучшие душевные свойства Чарской, которые и побуждали ее писать для детей и о детях: уважение к личности ребенка, стремление уберечь ребенка от зла, воспитать в нем доброту, отзывчивость, человечность, веру в светлое начало в мире, любовь к труду, привить маленькому человеку простые и вековые моральные нормы… Чарская прекрасно разбиралась в детской психике, улавливала животрепещущие темы, строила свои произведения в соответствии с детской и юношеской логикой, быстро откликалась на актуальные события. Именно в этом и заключалась ее популярность. Ее любили, ей писали отклики, ее боготворили. Чарская получала большие гонорары, ей платили не только издательства, но и военные ведомства, была утверждена даже ее стипендия. Ее повесть "Княжна Джаваха" была "допущена Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения в библиотеки учебных заведений", а также "рекомендована Главным Управлением Военно-Учебных заведений для чтения кадет и допущена в ротные библиотеки". А, скажем, историческая повесть "Смелая жизнь" была "признана Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения заслуживающей внимания при пополнении библиотек учебных заведений". Но Судьба в образе революции 1917 года внесла в жизнь Чарской свои жестокие коррективы. Еще в 1912 году К.И. Чуковский развенчал ее творчество, назвав писательницу "гением пошлости". В газете "Речь" им была опубликована статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над языком книг, и над сюжетами, и над персонажами, которые часто падают в обморок, теряют сознание, ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т.д. и т.п. "Я увидел, - писал Чуковский, - что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, "от трех до семи с половиною". Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - ее ремесло, надрыв - ее постоянная профессия, и один и тот же "ужас" она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз". Чуковский также отмечал, что на страницах произведений писательницы поминутно появляются то князья, то княгини, благородные губернаторы и генералы, а в "Записках институтки" даже "богатырски сложенная фигура обожаемого Россией монарха, императора Александра III". Однако статья Чуковского о Чарской лишь увеличила, как свидетельствуют современники, ее популярность. Да, конечно, Корней Чуковский был во многом прав. Повторы ситуаций, восторженность, пылкие страсти девочек, козни их врагов, чудесные избавления из самых безвыходных положений - все это кочевало из книги в книгу. До уровня большой литературы Лидии Алексеевне было никак не подняться. Сентиментальность, экзальтированность, даже истеричность её книг, неряшливый стиль, примитивный язык - всё это и многое другое позволило К.И. Чуковскому назвать писательницу "гением пошлости". Буквально каждое слово в этой статье разило наповал. Но только не Чарскую. Удары словно не достигали цели и совершенно не тревожили волшебницу. Популярность Чарской не знала границ. Вот только некоторые данные, свидетельствующие о фантастической популярности писательницы. В отчете одной популярной детской библиотеки в 1911 году сообщалось, что юные читатели требовали 790 раз книги Чарской и лишь 232 раза сочинения Жюля Верна, Толстой и Достоевский даже не присутствовали. И это явление было типичным! Журнал "Русская школа" в девятом номере за 1911 год сообщал: "В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему "Любимая книга", девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: "Нет книг Чарской". Один из критиков в статье "За что дети обожают Чарскую", опубликованной в журнале "Новости детской литературы" (1911, февраль), писал: "Она является властительницей дум и сердец современного поколения девочек всех возрастов. Все, кому приходится следить за детским чтением, и педагоги, и заведующие библиотеками, и родители, и анкеты, проведенные среди учащихся, единогласно утверждают, что книги Чарской берутся читателями нарасхват и всегда вызывают у детей восторженные отзывы и особое чувство умиления и благодарности..." Но после 1917 судьба писательницы резко изменилась. С приходом Советской власти ее перестали печатать, не простив писательнице ее дворянского происхождения и буржуазно-мещанских взглядов. (О том, что женщина с юных лет жила на трудовые заработки, было забыто). Последняя публикация Чарской, повесть "Мотылек", так и осталась неоконченной, журнал "Задушевное слово" закрылся в 1918 году. Когда-то, ещё на вершине успеха, Лидия Алексеевна заметила: "Если бы отняли у меня возможность писать, я перестала бы жить". Однако она прожила ещё около двадцати лет - трудных и печальных лет. Одиночество и нищета выпали на долю уже немолодой женщины. В 1920 году вышла в свет "Инструкция политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек". Согласно этой инструкции предлагалось изъять из обращения книги, восхваляющие монархию, церковь, внушающие религиозные представления, не удовлетворяющие идейным и педагогическим требованиям, сентиментальные и эмоциональные по своей направленности. Список предлагаемых к изъятию книг по объему сам составил целую книгу. Сюда были включены и произведения Чарской. Книги Чарской были изъяты из общественных библиотек как вредные для советских детей. При переиздании Инструкции многие имена возвращались к читателю, но имя Чарской навсегда подлежало изъятию. Особенно строгие наблюдения велись над пионерами, в классах устраивались показательные "суды" над Чарской. За ней все больше укреплялись определения "бульварная, мещанская, пошло-сентиментальная". Чарская была предана гражданской анафеме, читать ее не только не рекомендовалось, но и запрещалось. Наиболее обидными для девочки в школах надолго стали слова: "Ты похожа на институтку из книг Чарской". Чарскую громили в газетах, поносили с трибун. Ее не сажали в тюрьму, не ссылали, но почти двадцать лет до своей смерти она прожила в обстановке поношений, запретов, явной и скрытой враждебности. Больше не было любимого дела, читателей и почитателей разбросало по свету. Жизнь остановилась на полном ходу. Но испытания на этом не закончились. Подлинный крах и бессмысленность жизни она ощутила, когда пришло известие о гибели сына Юрия, который сражался в Красной Армии. Одинокая, уже немолодая женщина, покинутая всеми, не имеющая к тому времени никаких родственников, она в 1924 году ушла из театра. Началась буквально нищенская жизнь. И теперь некогда беспощадный К.И. Чуковский хлопотал о материальной помощи для всеми забытой писательницы. Чарской с первых лет советской власти запрещено было печататься и под собственным именем, и пользоваться псевдонимом, принесшим ей славу. С 1925 по 1929 год ей с большим трудом удалось опубликовать 4 маленькие книжки для малышей под мужским псевдонимом Н. Иванов. Ее произведения были изъяты из библиотек и уничтожены. Она жила на маленькую актерскую пенсию, тяжело болела. Но в это же время ее книги, изданные до революции, находили новых преданных читателей, ей вновь писали письма, а библиотекари вынуждены были докладывать наверх, что книги Чарской остаются в числе самых популярных у детей. Однако и в те тяжелые времена у Чарской находились защитники среди крупных русских писателей. Уместно привести оценку Ф. Сологуба: "На всем протяжении русской детской литературы (а может, и всемирной) не было писателя, столь популярного среди подростков, как Л. Чарская. Популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигала такой напряженности и пылкости". Сологуб называет творчество Чарской "одним из лучших явлений русской литературы". Высшую этическую ценность произведений Чарской Ф. Сологуб увидел в том уважении, с каким писательница относится к детям. "Чарская имела большую дерзость сказать, что дети не нуждаются ни в воспитании, ни в исправлении от взрослых. Еще большую дерзость - хотя, конечно, после Льва Толстого, и не новую, - учинила Чарская, показавши, как и сами взрослые воспитываются и исправляются детьми". И если дети все это восприняли по наивности своей не как дерзости, а как высокую художественную и житейскую правду, то "этих двух дерзостей педагоги и родители не могли и не могут простить Чарской". О послереволюционных годах жизни Чарской осталось всего несколько свидетельств. Она продолжала получать письма от детей с выражением восторга и любви, с просьбами достать хотя бы на несколько дней продолжение любимой книги. Девочки из соседней школы тайком приносили ей продукты и даже незаметно оставляли деньги под скатертью обеденного стола. Чарская давала детям читать свои произведения - но не книги, а рукописи. Книг никаких в квартире не сохранилось, в том числе и собственных. Жила Лидия Алексеевна в крохотной квартирке по черному ходу, дверь с лестницы открывалась прямо в кухню. В этом доме Чарская жила давно, но прежде - на втором этаже, по парадной лестнице. Она очень бедствовала. В квартире ничего не было, стены пустые. Была она очень худая, лицо серое. Одевалась по-старинному: длинное платье и длинное серое пальто, которое служило ей и зимой, и весной, и осенью. Выглядела она необычно, люди на нее оглядывались. Человек из другого мира - так она воспринималась. Была религиозна, ходила в церковь, по-видимому, в Никольский собор. И не хныкала, несмотря на отчаянное положение. Изредка ей удавалось подработать - в театре в качестве статистки, когда требовался такой типаж... В мае 1936 года, опасаясь, что не доживет до осени, Чарская попросила писателя Бориса Лавренева устроить ей пособие, да и то лишь для того, чтобы оплатить квартиру: "Я третий месяц не плачу за квартиру и боюсь последствий. Голодать я уже привыкла, но остаться без крова двум больным - мужу и мне - ужасно..." Вторым мужем Чарской был юноша, читавший ее книги еще в детстве, не побоявшийся помогать своей любимой писательнице. Увы, мы не знаем ни его имени, ни дальнейшей судьбы. Сын Лидии Алексеевны от первого брака стал военным и в тридцатые годы служил на Дальнем Востоке. Что с ним стало, были ли у него семья, дети - не известно... Л. Чарская умерла 18 марта 1937 года в Ленинграде, последние годы жизни испытывая лишения и голод. Она ушла тихо и незаметно, как уходят все волшебницы. Но оставила после себя до сих пор никем не разгаданную тайну. Официальным местом ее погребения считается Смоленское кладбище в Санкт-Петербурге, но некоторые очевидцы утверждают, что видели ее фамилию на могильной плите в поселке Чкаловский Краснодарского края. Скромная могила Лидии Чарской на Смоленском кладбище никогда не была забыта. Кто-то ухаживал за ней, и зимой и летом приносил цветы. Когда-то среди читающей молодежи не было человека, не знакомого с этим именем. Ее сказки для малышей, детские рассказы, повести для юношества, романы для взрослых, стихи и пьесы мгновенно исчезали с прилавков магазинов. Она была самой популярной детской писательницей начала XX столетия. И никто не мог сказать, откуда вдруг появилось столь значительное явление в литературном мире. О Чарской вспомнили в 90-е годы XX века. Понадобился почти век, чтобы мы снова открыли для себя ее творчество. Радует то, что разные издательства взяли на себя труд возродить ее произведения. В их числе издательство "Детская литература", которое напечатало в 1991 году повесть Чарской "Сибирочка". В том же году вышли в свет "Записки маленькой гимназистки", а в 1994 году московское издательство "Пресса" издало сборник повестей писательницы под названием "Волшебная сказка". Безусловно, книги Чарской найдут своего читателя, ее полюбят маленькие и юные российские граждане XXI века, как когда-то ее любили дети начала прошлого столетия. И сейчас в детских библиотеках книги Чарской почти всегда на руках, в книжных магазинах их купить так же трудно, как и в начале прошлого века. И взрослым, как и сто лет назад, трудно понять, как притягательна, как прекрасна эта книжная жизнь, где черное - черно, а белое - белоснежно и у короля - доброе сердце.

З. Гиппиус, по семейным обстоятельствам не смогла систематически учиться в гимназии, она получила домашнее образование. Впоследствии она очень недолго училась в Киевском женском институте (1877-1878) и классической гимназии Фишера в Москве (1882). Стихи начала писать рано, с семи лет. Первые два стихотворения молодой поэтэссы были опубликованы в петербургском журнале "Северный вестник" в 1888 году ( N 12), где в разное время сотрудничали Г. Успенский, Н. К. Михайловский, Л. Н. Толстой, М. Горький и др. С 1891 года журнал начал активно пропагандировать творчество символистов (Д. С. Мережковского, К. Д. Бальмонта, самой З. Гиппиус и др.). От природы очень красивая: высокая и гибкая, тонкая как юноша, с большими зелеными глазами, золотыми косами вокруг маленькой головы, с постоянной улыбкой на лице она не испытывала недостатка в поклонниках. К ней и тянулись и, одновременно, боялись ее острого языка, колких фраз и смелых шуток. "Сатанесса", "реальная ведьма", "декадентская мадонна", так называли ее современники. В 1888 году в Боржоми она познакомилась со столичным поэтом Д. Мережковским и после этого стала считать, что "все мои гимназисты...совсем поглупели". С ним она обвенчалась 8 января 1889 года в Тифлисе и затем, не разлучаясь "ни на один день", прожила 52 года. В этом же году она, вместе с мужем, переезжает в Петербург. Знакомится с Я. Полонским и А. Майковым, Д. Григоровичем и В. Розановым, А. Блоком, В. Брюсовым, А. Белым и др. Начинает тесно сотрудничать с редакцией журнала "Северный вестник", заводит деловые контакты с редакторами других столичных журналов ("Вестник Европы", "Русская мысль"). З. Гиппиус посещает литературные вечера и салоны, слушает различные лекции. Она начинает искать свой путь в литературе. После появления программной работы Мережковского "О причине упадка и о новых течениях современной русской литературы" (1892), творчество З. Гиппиус приобретает явный "символический" характер (первые сборники рассказов "Новые люди" (1896; 1907), "Зеркало" (1898)). Позднее, в книге "Литературный дневник" (1908), она обосновывает и защищает символизм. Либеральная критика резко отрицательно отнеслась к раскованному максимализму "новых людей". Основной темой произведений Гиппиус стала метафизика любви, неохристианство, фундаментальные философские основы бытия и религии ("Алый меч", "Черное по белому", "Лунные муравьи" и др.). В 1899-1901 годах З. Гиппиус публикует первые литературно-критические статьи в журнале "Мир искусств". Подписывает их, как правило, псевдонимами: Антон Крайний, Роман Аренский, Никита Вечер и др. В этот же период у Д. и З. Мережковских возникает идея обновления христианства, создания "новой церкви". Им принадлежит идея создания "Религиозно-философских собраний", смысл которых был в объединении интеллигенции и представителей церкви с целью "религиозного возрождения" страны, а также журнала "Новый путь" - печатного органа Собраний. Влияние идей Д. Мережковского на творчество З. Гиппиус можно проследить в таких произведениях, как "Господь отец", "Христу" и др. Самая ценная часть ее поэтического наследия содержится в пяти стихотворных сборниках: "Собрание стихов 1889-1903" (1904), "Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909" (1910), "Последние стихи. 1914-1918" (1918), "Стихи. Дневник. 1911-1921" (Берлин, 1922), "Сияния" (Париж, 1938). Изысканный поэтический словарь, особый изломанный ритм, преобладание любимых эпитетов и глаголов, "...все те же матово-жемчужные, благородные краски, какими Гиппиус давно пленяет нас", - как писал В.А. Амфитеатров в 1922 году, - являются неотъемлемой частью ее поэтического наследия. Множество стихотворений поэтэсса посвятила теме любви. Одно из ранних: "Любовь одна" (1896) было переведено на немецкий язык Райнер-Мария Рильке. Октябрьскую революцию 1917 года Гиппиус встретила крайне враждебно. Уже в октябре 1905 года в письме к Философову (написанному за час до Манифеста), она, размышляя о судьбе России после возможной победы революции, писала: "...весь путь их и вся эта картина так мною неприемлема, противна, отвратительна, страшна, что коснуться к ней...равносильно для меня было бы предательству моего...". После прихода "царства Антихриста", 24 декабря 1919 года З. Гиппиус и Д. Мережковский навсегда уезжают из России сначала в Польшу, а затем во Францию. В Париже Гиппиус принимает активное участие в организации литературно-философского общества "Зеленая лампа" (1927-1939), сыгравшего значительную роль в интеллектуальной жизни первой волны российской эмиграции. Пишет статьи и реже - стихи, в которых выступает с резкой критикой советского строя. В 1925 году издает два тома воспоминаний "Живые лица" (Прага), в 1939 году в Париже выходит книга стихов "Сияния". Вторая мировая война принесла Гиппиус не только бедность (их парижская квартира была описана за неплатеж), но и утрату близких. В конце 1941 года скончался ее муж, Д. Мережковский, в 1942 году - сестра Анна. В последние годы она работает над большой поэмой "Последний круг" (опубликована в 1972), изредка сочиняет стихи, пишет мемуары и создает поистине литературный памятник своему мужу. "Дмитрий Мережковский", книга-биография, насыщенная богатейшим фактическим материалом вышла после ее смерти в 1951 году. Зинаида Гиппиус, зеленоглазая и золотоволосая "декадентская мадонна" скончалась 9 сентября 1945 года в Париже в возрасте 76 лет.

В России на рубеже веков Борн был не менее знаменит, чем в Германии. Первые переводы его романов на русский язык появились в начале 70-х годов XIX века. А уже к 1905 году, например, его роман "Изабелла..." выдержал пять переизданий, а словосочетание "Тайны мадридского двора" вошло в поговорку, как обозначение необычайной таинственности. Российские издательства выпускали собрания сочинений Г. Борна или дополняли уже вышедшие новыми романами. В Москве и Петербурге его романы выходили у Касаткина, Львова, Антонова, в таких престижных издательствах, как издательства Ф. Гаусса и "Мир приключений", и даже в петербургской "Северной Пальмире". "Мы представляем благосклонному читателю новую серию увлекательнейших книг уже хорошо известного в Москве г-на Борна, блистательного сочинителя приключенческого романа" - так отзывалось о Борне солидное издательство Ф. Гаусса, начиная в 1910 году издание ряда романов Г. Борна в серии "Библиотека приключений". Георг Борн писал не менее, если не более увлекательно, нежели многие современные ему писатели-приключенцы, издающиеся и переиздающиеся до сих пор. Скорей всего, в незаслуженном забвении Георга Борна, как и многих других немецких писателей, сыграла трагическую роль судьба самой Германии в нашем столетии, не менее горькая, чем судьба России. В особенности это антинемецкие настроения в Европе времен первой и второй мировых войн, это и немецкий фашизм, которому Борн, если судить по справочникам того времени, пришелся не ко двору...